Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

— Сколько же эта банда успела украсть? — спросил студент.

— За несколько лет она похитила продуктов на сумму свыше двухсот тысяч рублей.

— Ничего себе! — зашумели экскурсанты. — На что же были потрачены эти деньги?!

— На приобретение дач, машин, мебельных гарнитуров, золотых украшений, хрусталя, ковров. Первенствовал здесь заведующий винно-кондитерским складом. Своему бульдогу он надел на клыки золотые коронки.

— Куда же смотрели люди? Соседи по дому, например?! — спросила стоявшая рядом со студентом миловидная блондинка.

— Люди возмущались и, как всегда в таких случаях, ругали следственные органы. На большее у них пороху не хватало, — объяснил я.

— Неужели невозможно было вовремя пресечь все это?! — раздался чей-то негодующий голос.

— Почему же невозможно? Это могла сделать и милиция, и прокуратура, — ответил я. — Только надо было глубоко и серьезно проверять поступавшие к ним сигналы о преступлениях. В милицию, например, неоднократно приходили письма о воровстве и взяточничестве на базе, как анонимные, так и подписанные в основном уволенными работниками. Анонимными пренебрегали, их оставляли без проверки, подписанные проверялись, но поверхностно и без сопоставления с другими сигналами, а потом сдавались в архив. Там эти письма уже никто не анализировал. Претензии тоже были своеобразными сигналами, но они подвергались проверке прокуратурой в лучшем случае один раз в Квартал, причем разными прокурорскими работниками. За более длительный срок по каждому складу их никто не смотрел. Когда же прокуратура занялась наконец анализом накопившихся на базе претензий, поступавших в милицию жалоб и заявлений, организовала целенаправленную ревизию документов в магазинах с целью выявления следов поступления туда левых тов ров, возбудила дело и провела одновременные обыски у руководителей базы и кладовщиков, а затем взяла их на допросы — судьба преступной группы была решена…

Закончив беседу на площади Мира, я повел экскурсантов к остановке автобуса № 50, и минут через десять мы были уже на Театральной площади.

— Взгляните, товарищи, на этот дом, — указал я на пятиэтажное, украшенное лепкой здание. — Таких домов в Ленинграде много, но этот получил известность потому, что в нем длительное время размещался ведомственный жилотдел. Его окна на первом этаже, видите? Так вот: все инспектора и начальник жилотдела были взяточниками… Не подумайте, что они брали взятки за незаконное предоставление жилплощади или необоснованное улучшение жилищных условий. Они принимали на учет только тех, кто имел на это право, однако за взятки, полученные от лиц, желавших удовлетворить свои интересы побыстрее. Они шли к руководству, умело докладывали дела и возвращались с резолюциями: «Срочно», «В первую очередь» и т. д. Кроме того, они скрывали от учета и за определенную мзду разбазаривали однокомнатные квартиры, освобождавшиеся после смерти съемщиков-одиночек. На эти квартиры взяточники оформляли ордера, возвращенные другими гражданами, предварительно вытравив в них прежние записи. Контроль общественности за работой жилотдела отсутствовал. Между тем разговоров было много: инспектора жили явно не по средствам и не скрывали этого. Достаточно сказать, что у одной из них при обыске, проведенном после возбуждения уголовного дела, удалось обнаружить около ста изделий из хрусталя, много золотых украшений, десять шуб, пятьдесят пар импортной обуви, несколько дорогих сервизов из фарфора, целую коллекцию зарубежных вин и коньяков.

— Как же они попались? — спросила миловидная блондинка.

— Их Вывел на чистую воду один из очередников, — ответил я. — Он был в числе нуждающихся в улучшении жилищных условий, поскольку проживал с женой и взрослой дочерью в коммунальной квартире, занимая маленькую комнатушку. Как-то два его знакомых, поставленные на очередь позже, но получившие площадь раньше его, сказали ему о том, что дали взятки. Гражданин привел их в прокуратуру…

— Если бы он сам не был заинтересован, то не поступил бы так, — скептически заметил кто-то из экскурсантов.

— Не согласен, — возразил я. — Этот человек и раньше не боялся постоять за правду там, где это требовалось, независимо от своих личных интересов.

— А его знакомых привлекли? — спросил студент.

— Нет, — ответил я. — Они ведь добровольно заявили о даче взяток, и от уголовной ответственности в соответствии с законом были освобождены.

— А площадь у них отобрали? — поинтересовалась блондинка.

— Оставили за ними, поскольку они имели на нее право.

— И все-таки я убежден, что как этих, так и вазовских жуликов можно было обезвредить гораздо раньше, — уверенно произнес студент. — Они процветали только благодаря инертности, безразличию тех, от кого зависело их своевременное разоблачение…

Мне надо было ехать с экскурсантами дальше, но тут и они, и «исторический» дом погрузились в темноту. Сон оборвался.

— Перевернись… Сколько можно просить? — тормошила меня жена. — Лежишь на сердце, бормочешь бог знает что… окурки в бутылках, абиссинский налог, золотые коронки у собаки — всякую галиматью!

Я повернулся и подумал: почему же галиматью? Только разве с гидом и экскурсией что-то не так, но ведь на то и сон! А все остальное было, было в действительности. Это точно! Вчера, возвращаясь с места происшествия, я ехал в автобусе № 50 мимо площади Мира к Театральной площади и вспоминал дела, которые когда-то расследовал в этих краях.

На Театральной площади вышел из автобуса, купил пирожков и направился к прокуратуре кратчайшим путем. У мостика через канал Грибоедова меня остановили сначала девушка, потом молодой человек: «Что у вас? Вы не сдаете? Нужна квартира или комната». За ними потянулись другие… Я много слышал об этой толкучке, но своими глазами не видел ее никогда. Решив понаблюдать за тем, что здесь происходит, я вошел в соседний скверик и сел на скамейку. За решеткой, на набережной, топталась кучка людей, в основном молодых и среднего возраста. Двигались эти люди беспорядочно, изредка обмениваясь друг с другом короткими репликами. Когда же появлялся новый человек, они устремлялись к нему, как булавки к магниту…

— Забавное зрелище, — сказал я сидевшей рядом бабушке. — Давно ли здесь эта толкучка?

— Лет пять уже, — ответила бабушка. — Раньше на Малковом переулке была. Там разогнали — стали ездить сюда. Удобно. Из любого района легко попасть.

— И не гоняют?

— Гоняют, а толк-то какой? Вон развесили предупреждения: за расклейку объявления — штраф десять рублей. Все равно клеят. Пишут свои адреса, телефоны — только штрафуй! И ведь не увидишь объявлений «сдаю». Все «сниму» да «сниму». Люди нуждаются во временном жилье — студенты, военные, командированные. А кто сдает им здесь площадь? Тот, кто хочет сорвать побольше и от налога увильнуть, — спекулянты. И еще алкоголики, сводницы.

— Да-а, — понимающе вздохнул я.

— Никому до этого дела нет, — продолжала старушка. — Моя дочь живет в соседнем доме, он на капитальный ремонт идет. Год уже его расселяют и еще год будут расселять. Квартиры коммунальные, половина комнат пустует. Почему бы не сдавать их тем, кто приезжает в Ленинград в командировку, на учебу, брать у них подписки об освобождении комнат по первому требованию? Будет подходить время ремонта — предложить переехать в другой дом. Такие дома есть рядом. И людям хорошо, и государству. Только спекулянтам пришлось бы от этого туго. Так нет, будут штрафовать, гонять людей, как будто этим можно что-то решить. А ведь здесь промышляют и настоящие проходимцы, заманивают неопытных, чтобы обобрать или еще что-нибудь сделать… С девушками, например…

Моя собеседница говорила правду. Меня не надо было убеждать в этом. Совсем недавно пришла ко мне приятная молодая особа — мойщица окон из «Невских зорь». Замужем дважды была, и оба раза неудачно. Пришла и подала заявление: «Прошу привлечь к уголовной ответственности гражданина Бринчука за изнасилование». Я предложил ей рассказать, как все это было. Оказалось, что она, расставшись со вторым мужем, направилась к этому самому мостику, чтобы снять комнату. Брищчук заметил ее, представился инженером и сказал, что может сдать ей по сходной цене свою однокомнатную квартиру, поскольку сам он живет у жены. Она посмотрела квартиру и в тот же день перевезла туда свой гардероб: дубленку, демисезонное пальто, костюмы, платья, шляпы и парики, белье и обувь. Прошла неделя. Поздним вечером в квартиру позвонили. Она открыла дверь и увидела хозяина. Бринчук объяснил, что был рядом по делам, задержался, домой ехать далеко, транспорт ходит редко, и попросил разрешения заночевать на кухне, на раскладушке. Она согласилась: не выгонять же человека из собственной квартиры! Он сказал, что у него есть бутылка хорошего вина, и предложил выпить за знакомство. Выпили, поговорили. Бринчук ушел на кухню, поставил раскладушку и выключил свет. Вскоре она заснула, а проснулась от того, что ощутила на своем лице его дыхание…